– А дальше?...
– А потом мы вошли в комнату, а там – он. Такой же как всегда, Лайт-кун, – грязный, в своей мешковатой одежде, сутулый, и смотрел исподлобья. А потом заявляет – «Eru des», – у Мацуды заплетается язык, но он продолжает говорить – сбивчиво, иногда бессвязно, а

Лайт его внимательно слушает и лишь изредка задает направляющие вопросы, подливая в стакан очередную порцию коньяка. – Мы, естественно, тоже представились… а он выставил вперед указательный палец и «расстрелял» нас всех. У него отвратительное чувство юмора. А эта любовь к сладкому? Он даже руки не мыл, клавиатура на компьютерах была липкая и сахарная! А как он тебя постоянно подозревает? Он просто сумасшедший, маньяк, такой же, как Кира.

– Не уверен, – задумчиво говорит Лайт. Мацуда пытается сфокусировать взгляд на его лице, но мир плывет перед глазами, и полицейскому очень-очень хочется спать – вот прямо здесь и сейчас, на этом диванчике, пристроив голову на подушках… или на плече у Ягами-младшего, такого понимающего, уютного…
– Мацуда… кажется, ты выпил слишком много, – голос Лайта, как всегда, безупречно беспристрастен, только где-то в самой его глубине звучит неприкрытое ехидство. Даже не по отношению к горе-полицейскому – по отношению к самому себе. Зачем было затевать эту «пьянку»? Чтобы узнать, как команда расследования и детектив встретились? Чтобы выпытать какую-то секретную информацию?

Следовало помнить, что Мацуда – бездарность, что ему никогда не доверят ничего важного. Что Рюдзаки – Эль – никому не доверяет, и что даже он сам, будучи скованным с ним некоторе время одной цепью, целью, не открыл ничего нового. Рюдзаки – сплошная загадка. Крошечный миндальный орешек, спрятанный под толстым слоем сахарной глазури.

Мацуда захрапел – заснуть ему удалось на удивление быстро. Лайт позволил себе ухмыльнуться – на удивление скупо, едва приподняв уголки губ – и прикрыл полицейского одеялом. В глубине души его было жалко – итак достанется за распивание спиртного в штабе, так пусть хоть не замерзнет. «Бедняга», – с долей презрения подумал Бог Нового Мира, тихо прикрывая за собой дверь. А мысли его тут же вернулись к больной теме – L.

Детектив с завидным упорством продолжал действовать Кире на нервы. Юноша делал все, что мог, чтобы отвести от себя подозрения, но вездесущий Рюдзаки не отставал от него, а иногда даже мыслил на ход вперед. Это не давало сосредоточиться на главном – искоренении преступности. Из этого положения было всего два выхода. Избавляться от треклятого детектива, или…

…или привлечь его на свою сторону.

Оба варианта представлялись несколько… нереальными. Лайт настолько привык к Рюдзаки, что уже слабо представлял себя без этого сутулого юноши с синяками под темными от поедания такого количества сладкого глазами. Более того, он привык не столько к «просто» Рюдзаки, сколько к Рюдзаки-противнику. Поначалу борьба с ним напоминала борьбу на выживание. Теперь же – партию в шахматы.

Невероятно захватывающе, интересно, интригующе, и в то же время – под стать умственным способностям обоих. Если бы не Рюдзаки, Кира уже давно стер бы расследовательскую группу в порошок. Если бы не Рюдзаки, жизнь бы не была настолько, выражаясь словами Рюука, интересной.

Убивать его ужасно не хотелось.

…Они действительно были очень похожи. Будто Лайт был отражением Рюдзаки – пусть даже в кривом зеркале. Эль никогда не следил за собой, Эль был грязнулей…  Но, что поразительно – он точно так же не любил и не умел проигрывать, он был совершенством во всем, с чем имел дело… черт побери, они даже мыслили одинаково, словно на одной волне!

Лайт мог легко предсказать, когда Рюдзаки потянется за очередным пирожным, мог читать по его выражению лица, какого рода идея пришла ему в данный момент…  L был точно таким же, как Лайт Ягами; единственным отличием было то, что он стоял на другой стороне. Будь они на одном берегу – они бы действительно подружились. Два гения. Два великолепных ума, свято верящие в законы нравственности и справедливости.

Эль сидел перед монитором, сосредоточенно грызя ноготь на большом пальце – анализировал данные. Остальные сотрудники, исключая Лайта, уже давно спали; юноши остались одни.

– Рюдзаки… – осторожно позвал Ягами, замирая в проходе.
– Да, Лайт-кун? – ровным голосом отозвался детектив, не отрывая взгляда от монитора.
– Рюдзаки… я – Кира.

Лайт сам не ожидал, что скажет это. Что все будет вот так: что Эль от неожиданности упадет с кресла, с суеверным ужасом и торжеством глядя на друга, оказавшегося врагом – окончательно осознавая то предательство, к которому готовил себя вот уже сколько времени. Все подозрения с Лайта были сняты, ноль процентов – и тут… чудовищная ошибка.

– Ты узнал мое настоящее имя, – утверждает Рюдзаки. Потому что Кира никогда не признает правду, никогда не расскажет врагу об этом – если только не будет знать, что враг унесет эту тайну с собой в могилу.

Лайт молча качает головой и подходит к Рюдзаки, помогая ему подняться на ноги. Тот брезгливо отстраняется, вскидывает голову, и смотрит на Киру – Лайта? – с разочарованием, смешивающимся с нарастающей болью.

– В таком случае, – говорит лучший детектив мира, – умрешь ты.
Лайт вновь качает головой, едва заметно улыбаясь.
– Я хочу, чтобы ты пошел со мной.
Глаза Эля, и так большие, расширяются до немыслимого предела. Он не ослышался?
– Я хочу, чтобы мы вместе правили Новым Миром, – уточняет Кира, и глаза у него загораются фанатичным огоньком. – Рюдзаки… я не хочу, чтобы ты умирал. И сам не хочу умирать. Мне тяжело будет одному вершить Суд. Ты похож на меня, и наверняка сам это заметил.
– Нет, – Эль качает головой. – Это ты похож на меня… Кира. Но ты – убийца. Ты не лучше тех, кого уничтожаешь.
– Я вершу суд, – терпеливо повторяет Лайт, словно втолковывая это маленькому ребенку. – Я избавляю мир от гнили. Подумай сам, Рюдзаки, – преступность за последнее время снизилась, люди боятся творить зло, убивать, разрушать чужие семьи, жизни… Мир становится лучше, а цена этому – всего лишь несколько прогнивших душ…
– Несколько? – скептически перебивает Эль.
– …и моя собственная, – заканчивает Лайт, не обращая на сарказм детектива никакого внимания. – Я не попаду ни в рай, ни в ад, Рюдзаки.
– Потому что их нет, – этот разговор начинает раздражать детектива. Неужели Ягами не понимает, что не сможет его уговорить?...

…Лайт действительно не понимает – точнее, не верит. Он жарко спорит со скептиком-Рюдзаки, театрально размахивает руками, твердит сказки о могуществе и утопии. Эль приводит контр-аргументы, собственные доводы, в порыве злости называет Ягами маньяком, извращенцем, и придурком, а Рюук, грызя стащенное с тарелки забывшего о сладком детектива яблоко, мерзко хихикает. Эль, конечно, не верит Лайту, но и не может найти в себе сил, чтобы нажать всего на одну кнопку, которая разбудит Ватари, которая положит конец кириному самоуправству. За спором пролетает ночь, Лайт уговаривает, Рюдзаки отказывается, и младший Ягами чуть не плачет от отчаяния. Все доводы повторены уже сотню раз, а детектив никак не желает понимать, что Кира – тоже человек, что Кире нужен друг, а не куклы, которыми можно управлять. Рюдзаки закрывает глаза и затыкает уши липкими пальцами, а Лайт хватает его за руки и почти кричит на него, потому что знает – убить его он не сможет.

– Маньяк.
– Шизофреник.
– Убийца.
– Сладкоежка идиотский.
– Бака.
– Придурок.

Они уже не спорят – вяло переругиваются. Рюдзаки попросту забыл про кнопку, а Лайт – про то, что он рассказал Элю свою тайну. Они сидят на полу – спина к спине, и L облизывает липкие пальцы, а Лайт сжимает виски, пытаясь избавиться от головной боли.

«Неужели… не получилось? Я просчитался?»

– Рюдзаки, я не хочу тебя убивать, – устало повторяет Лайт вот уже наверняка в сто первый раз. – Ты – мой друг, ты, шинигами тебя укуси, мне дорог!
Рюук давится слюной и возмущенно трясет головой.
– Ты – маньяк, Лайт-кун, и я даю 79 %, что тебе от меня что-то нужно.
– Да, черт подери, мне нужно! Друг мне нужен!
– Лайт, – вмешивается Рюук. – Ты же рассказывал мне о своем плане. Ты можешь позвать Рем, она поймет, что Мисе грозит опасность, и убьет Эля… или хотя бы пригрозит ему смертью.
– Заткнись, – резко бросает Ягами, и шинигами недовольно фыркает.
– Это ты мне, Кира? – ехидно осведомляется Рюдзаки.

Лайт раздраженно возводит глаза к серому потолку и резко выдыхает, пытаясь утихомирить злость.

– Нет, не тебе, – не менее ехидно отзывается он. – Одному излишне ретивому шинигами. Которому, кстати, – Ягами кидает злобный взгляд в сторону яблокомана, – очень не терпится увидеть тебя мертвым. Дай ему дотронуться до тетради, Рюук.
– Что ты задумал, Ягами Лайт… – голос L – задумчивый, усталый, с проблесками любопытства. Он до сих пор не верит. Не может верить.

Рюук пожимает плечами, и, корча рожи, достает свою тетрадь и касается ею руки детектива. Рюдзаки смотрит во все глаза, после чего равнодушно замечает:
– Рем была симпатичнее.

Рюук от негодования падает на пятую точку, беззвучно раскрывая рот – видимо, пытается подобрать ругательства. Лайт закрывает глаза рукой, радраженно бормочет что-то о тупых шинигами и упрямых, как ишаки детективах. Все это действует ему на нервы – ночь на исходе, скоро проснутся полицейские, и Эль наверняка сдаст его. А тогда – конец Новому Миру. Может, это и правильно. Бог не должен поддаваться своим слабостям. Богу не положено иметь друзей. Боги – они всегда одиноки.

– Что я еще должен сделать, чтобы ты мне поверил, Рюдзаки? Отдать тебе свою тетрадь? Сдаться властям и умереть? А не слишком ли большая цена?

Лайт резко встает, берет со стола яблоко и прицельно швыряет его в Рюука. Тот ловит любимый наркотик и вмиг забывает об оскорблении, нанесенном ему Элем – его сознанием овладевают яблоки, красные, сочные, с ослепительно белой мякотью, в которую так приятно вгрызаться острыми зубами, что он, собственно и делает. Шинигами с треском уминает фрукт, детектив наблюдает за ним с долей снисходительности, а бог Нового Мира пытается просверлить взглядом дырки в том, кого должен убить, чтобы остаться в живых.

– Рюдзаки… ну пожалуйста… – едва слышным шепотом произносит он, но и легкого колебания воздуха достаточно, чтобы Эль с непередаваемым удивлением посмотрел на него. «Я жалок», – обреченно думает Ягами, но ничего не может с собой поделать. Наверное, он слишком устал от одиночества, непонимания. Почему все думают, что убивать людей легко? Что он получает от этого удовольствие?

– Мне часто снится, – так же тихо продолжает он, но хрупкая нить его голоса заглушает чавканье бога смерти, – что те, кого я убил, встают из могил. Или что я умираю за каждого из них – раз за разом, секунду за секундой. Я иногда даже боюсь закрывать глаза, Рюдзаки – мне просто страшно. И если бы я не верил, что эти убийства приведут к лучшему миру – я бы прекратил это. Кира – не маньяк. Я не получаю удовольствия от процесса.
– Ты получаешь его от результата, – разлепляет губы Эль. – Ты так гордишься своей справедливостью, а сам не можешь справиться с собственной совестью. Как это…
«Мерзко? Жалко? Ничтожно?»
– …как это, наверное, больно, – заканчивает Рюдзаки с сочувствием в голосе. – Тебе очень плохо от всего этого, так, Лайт-кун?

Ягами кивает – потому что не в силах отрицать, потому что… потому что еще есть шанс, что Эль согласится. Мизерный и ничтожный, но он – существует. Потому что Ягами Лайту, лучшему студенту в Японии, совершенному юноше с очень высоким уровнем IQ сейчас очень-очень хочется расплакаться, как плакала в детстве Сайю, когда выключали ее любимый мультфильм. Потому что когда рядом Эль, толпы мертвецов не приходят к Лайту в сны и не требуют вернуть им жизнь.

– Ты все еще ребенок, Лайт-кун, – непривычно ласково говорит Рюдзаки, и от этого комок в горле Киры становится еще больше. Он закрывает глаза, отворачивается лицом к стене… и чувствует, как холодные руки с длинными, тонкими пальцами успокаивающе гладят его спину. – Глупый, беспомощный ребенок, решивший поиграть в Бога.

Лайт жмурится, закусывает губу, а Рюдзаки разворачивает его лицом к себе и убирает упавшие на глаза светлые пряди волос. В его прикосновениях – материнская нежность, и если отрешиться от всего, то можно представить, что это мама убирает волосы с лица, когда Лайт пытается заснуть. Такая резкая перемена в настроении детектива настораживает, но Ягами уже устал от подозрений, и все, что ему хочется – это чтобы Рюдзаки согласился разделить его ношу.

– Рюдзаки… – практически беспомощно шепчет он, боясь раскрыть глаза. – Я боюсь остаться в одиночестве.
Тонкие пальцы сжимают плечи, и Лайт резко падает в объятия детектива – все так же, не открывая глаз, боясь пошевелиться.
– Я тоже, – шепчет в ответ Рюдзаки, едва ли не задевая губами ухо Ягами. – Я… я пойду с тобой, Лайт-кун… Кира. Ты выиграл.

Рюук морщится, и, бормоча что-то вроде: «Развелось тут гомосеков, ну сколько уже можно…» просачивается сквозь стену. Ни Лайт, ни Эль этого не замечают. Они стоят, неловко прижавшись друг к другу, и нет в этих прикосновениях глубокой интимности или любви. Есть поддержка, есть понимание… есть только одно желание – не оставаться в одиночестве.

…На следующий день все будет идти, как прежде. Рюдзаки и Лайт будут строить предположения о том, где же теперь Кира и каковы его планы, Миса будет исправно бегать на свидания к любимому и ругаться на лучшего в мире детектива, потому что он даже теперь не хочет оставить бедную Мису-Мису и ее прекрасного, самого лучшего парня наедине, а Рюдзаки будет скупо улыбаться избавившемуся от излишества нежности Лайту. Тетрадь смерти Рем Ягами-младший поместит в тайник – чтобы в тот же день отдать ее L, будучи абсолютно уверенным, что теперь детектив воспользуется ей, как надо. Оба гения будут притворяться, что не на шутку увлечены поимкой Киры, а по ночам будут обсуждать аспекты Нового Мира, споря до хрипоты, а иногда даже чуть не доводя дело до драки.

А шинигами Рюук и Рем будут следить за ними: Рюук – ухмыляясь во всю ширину зубастого рта, Рем – с неудовольствием, ведь чертов Ягами так мало уделяет времени ее Мисе.
И все будет как прежде – но уже по-другому.

А через несколько лет всемирно известный детектив L объявит интерполу, что официально отказывается от расследования и начинает заниматься другими делами.
Через несколько лет почти все страны признают власть Киры.
Через несколько лет начнется рассвет Нового Мира.

…И Богу в нем не будет одиноко…