* * *
Тэру, чуть опустив веки, без интереса смотрит на тарелку. Обычная стеклопластмасса – голыми руками не сломаешь, если и разбить о каменную стену, рассыпется на куски правильной формы, без единой острой грани. Ровно, болезненно аккуратными рядками на левой половине лежат шесть кусочков цветной капусты, на правой плотно уложен рис, политый каким-то соусом. Тэру подцепляет пластиковой вилкой цветную капусту и отправляет в рот. Вяло жуёт; капуста почти безвкусная, чуть отдаёт кислым – и всё. Он меланхолично двигает челюстями, смотря перед собой, запивает зелёным чаем из небольшого пластикового стакана.
Всего пять дней камере – один. Некуда бежать от собственных мыслей, и это приводит в тихий невнятный ужас. Есть не хочется, хотя кормят его более чем хорошо, - видимо, в преддверии смертной казни. Тэру нанизывает на вилку ещё один кусочек, смотрит на него и опускает в тарелку. Лениво текут мысли, странно колет в груди – наверное, что-то с нервами. Тэру вздыхает и поднимает вилку. Отправляет цветную капусту в рот, и накатывает волной тошнота, его складывает пополам. Вспоминается – совершенно не к месту – Киёми. Тэру выворачивает наизнанку, он кашляет и выплёвывает пережёванную капусту в тарелку.
Он, кажется, больше не может есть.
*
Киёми склонила голову набок и посмотрела на него – чуть весело. Её, видимо, забавляла его серьёзность. Тэру ответил хмурым взглядом на её ухмылку и повторил:
- Да, именно справедливость Киры возвышает его над всеми нами. – Киёми рассмеялась, и Тэру подумал было оскорбиться, но не успел – она уже примиряюще махнула рукой, показывая, что смеётся не над ним и не над его словами.
- Вообще говоря, я с тобой полностью согласна. – Киёми больше не улыбалась, и Тэру наконец-то успокоился. – Кира и правда справедлив – иначе ничем бы не отличался от самого обычного серийного убийцы.
Тэру кивнул и выдал одну из своих редких улыбок. Киёми была ему глубоко симпатична: умна, пунктуальна, красива. Они встречались далеко не в первый раз, но только в этот момент Тэру осознал, насколько она идеальна: из всех женщин, с которыми он когда-либо сталкивался, Киёми была единственной, кто обосновывала своё мнение не какими-то эмоциональными восклицаниями, а весьма логичными и связными аргументами.
- Ты свободна этим вечером? – Тэру не успел прикусить язык – слова вырвались наружу прежде, чем он осознал это. Киёми снова рассмеялась – и кивнула. Тэру решил, что с её стороны это крайне мило – не спрашивать, не о свидании ли он просит. Потому что просил Тэру не о свидании.
- Как насчёт европейского ресторана? – спросила она, поднимаясь из удобного кресла. Поправила причёску, посмотрела сверху вниз на Тэру.
Он снова улыбнулся ей, и Киёми немедленно вспомнила Райто – тот тоже, даже улыбаясь, оставался бесконечно далёким. Тоже очень серьёзный и крайне надёжный. Накатило желание, убивая доводы рассудка.
- Предпочитаю домашнюю кухню. – Тэру тоже поднялся на ноги и протянул Киёми руку. Она ничего не сказала, только улыбнулась и взяла его ладонь в свою.
*
Тэру лежит на узкой койке и смотрит в потолок. Потолок самый обычный, выложенный белой потолочной плиткой без всякого рисунка. Горят лампы дневного света, слышно их назойливое гудение. Тэру опускает веки – и приходят воспоминания о мягкой груди Киёми, о мятном резком запахе её геля для душа и – почему-то – о её синей зубной щётке. Тэру распахивает глаза, но уже поздно: в голове одна за другой проносятся картины их с Киёми встреч. Они в кафе, они на съёмках, они у неё дома, они у него в постели. Глаза Тэру широко раскрываются – мёртвый свет ламп тонет в свечении белой кожи Киёми, их гудение исчезает в переливах её негромкого смеха.
Его трясёт, руки судорожно цепляются за тонкое одеяло. В ушах слышны только стоны Киёми, в груди поднимается мерзкое ощущение собственной неправоты. Тэру резко переворачивается на бок и поджимает колени к груди. Зажимает ладонями уши. Руки ходят ходуном, его колотит так, что скрипят, резко и протяжно, пружины койки. Глаза Тэру широко раскрыты, в них стоят слёзы – он видит обуглившуюся кожу Киёми, её обгоревшее лицо. Она стонет и манит его к себе: пожалуйста, Тэру, пожалуйста… быстрее. Тэру кричит и наконец-то зажмуривается. По щекам текут слёзы, но дрожь проходит.
Он, кажется, не может больше вспоминать.
*
Запиликал высоко и пронзительно мобильник. Киёми с явным сожалением выпустила Райто из объятий и подошла к сумке. Вздохнула, откинула крышку. Райто не сводил с неё пристального взгляда. Киёми с грустью посмотрела на его сжатые кулаки – он явно не достаточно владел собой, чтобы полностью скрыть своё волнение.
- Это Кира. – В телефоне что-то шуршало и мерзко тонко звенело. – Включи телевизор. Сакура-тв.
- Кира?! – Киёми покосилась на Райто. Ей совершенно не хотелось верить, что так быстро Кира свяжется с ней, что так быстро станут ненужными её встречи с Райто.
- Слушай меня… - прошелестело в трубке.
Всё происходило слишком быстро: слишком быстро умер глупый ведущий на Сакура-тв, слишком быстро трубка перекочевала к Райто, слишком быстро открылась правда.
- Лжец, - холодно сказала Киёми, всё ещё чувствуя столь долгожданный поцелуй Райто на своих губах. – Использовал меня, чтобы...
- Погоди. – Голос Райто прозвучал мягко и обманчиво нежно. Киёми прекрасно понимала, что верить этому голосу нельзя, но ничего не могла с собой поделать. – Киёми... Кира – это я.
Райто вернулся к разговору по телефону, но Киёми вряд ли обратила на это внимание. То, что Райто оказался Кирой, было не просто хорошим событием – это было знамением, не иначе. Пикнул жалко мобильник, когда Райто закончил разговор. Киёми смотрела на него со счастливой улыбкой, не замечая, как её ровные, с идеальным маникюром ногти впились в ладони – останется он с ней или нет?
- Я буду править миром, и ты будешь… моей богиней, - мягко шепнули ей на ухо через несколько секунд. Киёми разжала кулаки и ненавязчиво стянула с Райто пиджак. Он ничего не сказал, только улыбнулся и поцеловал её.
*
Тэру лежит на спине, укрытый тонким одеялом. Глаза бессмысленно блуждают по потолку, тонкие длинные пальцы нервно подрагивают. Он дрожит, хотя ему не холодно, и нелогичность этого пугает. Тэру дрожащими руками разглаживает невидимые складки на одеяле.
- Всё в порядке, - громко шепчет он, его дрожащий голос звучит жалко и беспомощно в тёмной камере. – Всё должно быть в порядке. – Он думает о том, что связывало Киёми и Бога, вспоминает её чуть затуманенный взгляд, когда Киёми заговаривала о воле Киры. Тэру шумно сглатывает – его снова тошнит. Он смотрит широко раскрытыми глазами в темноту, подносит дрожащие пальцы к губам.
- Киёми! Киёми! – зовёт он. Наверное, она услышит – он убил её несправедливо. Он убил её во имя воли Божьей – высшей справедливости. – Всё в порядке? А, Киёми? – Он приподнимается на локтях и вглядывается в темноту, ждёт ответа.
Ответ не приходит ни через минуту, ни через час. Тэру смотрит и смотрит в никуда, боясь моргнуть и пропустить едва заметное послание от любимой женщины. Иногда он зовёт её – жалко и жалобно, но Киёми всё равно не отвечает.
Он, кажется, не может больше спать.
*
Мобильный коротко звякнул – и запиликал изуродованную «Шутку» Бетховена. Тэру поморщился и недовольно достал его из кармана.
- Это я. – Голос в трубке звучал прерывисто и хрипло. Тэру невольно вскочил – звонила Киёми, и ничем хорошим это быть не могло. – Пожалуйста, суди их… Мой адрес… - Тэру быстро записал новый адрес Киёми и вылетел из прокуратуры.
Итак, Киёми попалась – и её надо как можно быстрее устранить. Внутренний голос осторожно заметил, что нельзя её убивать – Киёми невиновна ни в чём и чиста перед Богом. Перед Справедливостью. Тэру тряхнул головой и отправился к метро – ему как можно скорее надо было добраться до настоящей тетради.
- Что угодно ради исполнения воли Божьей, - шепнул он едва слышно. Голос попробовал было возразить, но Тэру не услышал – завыл, вылетая из тоннеля, поезд, и слабый шепоток утонул в грохоте.
Он не отдавал себе отчёта в том, что сам Бог приказал ему не предпринимать никаких шагов. Что сам Бог запретил ему касаться тетради. Тэру нарушал приказы, и его это нисколько не волновало – отчего-то смерть Киёми казалась важнее воли Бога. Возможно, потому что её взгляд становился слишком мечтательным при упоминании Киры – и Тэру не мог простить этого ни одному из них. А может быть потому, что она лично встречалась – и не раз – с Кирой и лично вершила его правосудие – и Тэру не был нужен им. Они были Богом и Богиней, чудесной и сияющей парой, а он – никем, хотя должен был быть Судией.
Шумела толпа, надоедливо и громко орали где-то за спиной бестолковые и ненужные лозунги, а Тэру торопливо, но аккуратно писал в тетради причину смерти Киёми, надеясь, что ничего подозрительного в его действиях слежка не обнаружит. А приказы Бога… Если Тэру спросят, почему он ослушался, он ничего не скажет, просто улыбнётся и примет любое наказание.
*
Тэру сидит, прислонившись к стене, и прижимает к груди скомканное одеяло.
- Я не убивал её, - говорит он жалобно своим невидимым собеседникам-прокурорам. – Я вершил Суд. И она была виновна.
Гудят насмешливо лампы, издевательски шумит вентиляция. Тэру загнанно смотрит перед собой и нервно комкает одеяло, пытаясь отгородиться от обвинителей. Почему-то на этом суде нет адвоката, наверное, потому что Тэру всегда считал их присутствие абсолютно ненужным.
- Она ушла к нему. - Распахнутые глаза Тэру ничего не видят, расширенные зрачки не улавливают света дневных ламп. Тэру – в сумрачном зале суда. – Она забрала его. Бога нашего, Бога всеобщего – себе одной. А я?
Одеяло шевелится у него на коленях и обвиняюще кричит ему о несправедливости его приговора и ревности. Тэру с визгом отшвыривает его от себя и становится на колени.
- Я не виноват! – кричит он в бездушный потолок. Кулаки Тэру с силой опускаются на пол – раз, другой. – Он не был Богом – да! Она не уходила – да! - Он останавливается и слушает пустоту. Худые руки замирают в воздухе, чуть подрагивая. Тэру истощён, но его это не волнует. – Но как я мог знать! Как?! – Маска главного судьи безучастна.
Он, кажется, не может больше оправдываться.
*
- Да, всё верно… - сказал невысокий юноша с рыжеватыми волосами. – Я Кира.
Тэру и так знал, что это его Бог, но всё равно не смог удержаться от полного любви взгляда. Пусть он скован сейчас, пусть еретики – противники Божьи – торжествуют, Бог не может быть побеждён ими.
- Ну? И что вы будете делать? Да… Я Кира. – Он поднял голову, и Тэру увидел его глаза. Взгляд оказался не мудрым и всеблагим, но сумасшедшим и загнанным. Что-то дёрнулось в груди, кольнуло болью – наверное, сердце. Тэру отстранённо подумал, что отдал целую половину оставшейся жизни для Бога. – Я Кира и Бог нового мира. В этом мире закон и порядок – это я.
Бог говорил и говорил, театрально поднимал руки к небесам, играл голосом и вставал в гордые позы, а Тэру смотрел на происходящее, чувствуя, как сменяется восхищение и слепая любовь к Богу нелепой звенящей пустотой, пожирающей рассудок и волю.
- Вы смотрите на Киру, - в очередной раз выдал паренёк. Тэру передёрнуло: на Киру, на убийцу. – На Бога этого мира.
- Нет, - просто ответил самый маленький из всех собравшихся еретиков. – Ты просто убийца. – Тэру покосился на него. Нэйт Ривер, сорок лет до смерти. Почему, интересно, его слова кажутся правдивее всей речи Божьей?
- Обычный серийный убийца. – Тэру вздрогнул и понял вдруг: нет больше любви к Богу. Выпестованная, взлелеянная и родная, исчезла за четверть часа. Тэру вспомнил, как писал имя Киёми в тетради и думал о высшей справедливости - будто приносил жертву своему божеству.
Но когда Бог обратился к нему с просьбой о помощи, Тэру только развёл руками. А потом встретил взгляд его, и понял: жертва была совершенно напрасной и ненужной, так как Бог был ложным.
*
Тэру полулежит в углу, отчаянно цепляясь за рубашку. Исхудавшие пальцы бессмысленно мнут ткань, непослушно комкают её, хотя Тэру всего-то хочет расстегнуть пуговицу. На столике у двери стоит поднос с едой и кофе, с потолка светят бездушно лампы. Тэру хватает ртом воздух и надрывно стонет – ему кажется, что сломалась вентиляция. В зале суда на скамье обвиняемых очень душно.
- Киёми! – зовёт он отчаянно. Ему так хочется объяснить ей, что они ошиблись и поверили подлецу, а не Богу, но Киёми не отзывается. Наверное, она до сих пор обижена на него за то, что он принёс её в жертву. – Киёми, Киёми! Киёми!!! – Тэру надрывно кашляет и снова тянет и мнёт рубашку.
- Киёми… - сипит он. Голос сорван. – Помоги… Прости… - Пальцы Тэру скребут по полу, он бестолково сучит ногами. В груди снова фейерверком взрывается боль, и Тэру знает – на этот раз она не уйдёт, только если Киёми не заберёт её своими прохладными и мягкими руками.
- Спаси… - хрипит Тэру. Он наконец-то разрывает рубашку, но легче от этого не становится – скорее наоборот. Неодобрительно и зло смотрят на него призрачные прокуроры и присяжные. Судья снимает маску – и Тэру видит любимое лицо.
Он, кажется, не может больше дышать.