Обстоятельства сложились так, что в последнее время Лайт не помнил своих снов. Хуже того, по утрам он частенько не мог вспомнить, спал ли вообще.

Ощущения подсказывали, что нет.

Это утро почти ничем не отличалось от предыдущих, кроме одной маленькой детали - прекрасно запомнившегося сна.

Очень странного сна.

Отвратительного и совершенно неприемлемого, уточнил для себя Лайт.
Во сне присутствовали елка, на которую почему-то нужно было сходить посмотреть, убийственных размеров торт, Рюдзаки, ради разнообразия пытающийся запихнуть в рот Лайту не пирожное, а какой-то мерзкий веник, и...
И опять Рюдзаки.
Целующий Лайта в щеку.
Причем это было еще не самым ужасным.
Немыслимый выверт подсознания заставил Лайта поцеловать Рюдзаки в ответ.
В губы, между прочим.

Губы, помнил Лайт, были влажными и мягкими. Рюдзаки приоткрыл их, пропуская внутрь язык Лайта, но на этом его податливость закончилась. Целовался он так же, как дрался - по принципу "око за око", отвечая на каждое движение Лайта яростно и неожиданно.
Лайт помнил острые зубы, и вцепившиеся в его спину пальцы, и... Больше ничего.
Дальше было только привычное падение в пустоту, знакомое по предыдущим ночам.
А потом - тяжелое, как с похмелья, пробуждение.

Лайт приподнял голову, и скользнул взглядом по знакомо сгорбившейся спине - только для того, чтобы немедленно покраснеть и отвернуться.
- Девятый час, - пробормотал Рюдзаки. - Вставай.
Странно. Обычно Лайта будили не позже семи часов. Лайт хотел было поинтересоваться, с чего вдруг такие перемены в распорядке, но тут Рюдзаки повернулся.

На его ключице был четко виден багровый след от засоса.

"Это был не сон", - мелькнуло в голове Лайта. Привычка следить за своими словами удержала его от произнесения фразы вслух, но Рюдзаки, как всегда, прочитал его мысли.
- Ты вырубился в процессе. Мне пришлось тащить тебя в комнату, - грубо сказал он.
- Не надорвался? - по привычке огрызнулся Лайт, пытаясь сообразить, как быть дальше. Повеситься? Принять душ? Сделать вид, что ничего не произошло?
- Вероятность этого была всего 39%, - сообщил Рюдзаки, - Я недооценил возможный риск.
- Чего? Того, что надорвешься? Или что ты меня поцелуешь?
- Никакой опасности надорваться не было. Вероятность того, что я тебя решу поцеловать, к вчерашнему вечеру составляла 74%, и продолжала расти, - ответил Рюдзаки. - 39% относится к стокгольмскому синдрому.

Лайт сел на постели, скрестив ноги, и обмотался одеялом.
- Во-первых, у меня нет стокгольмского синдрома. Усвой это, пожалуйста. Во-вторых, ты первый начал. И с чего ты вообще решил это сделать?
- Ты мне нравишься, Лайт-кун, - Рюдзаки сунул в рот палец и начал его безжалостно грызть.
- Любовь с первого взгляда? - язвительно буркнул Лайт. Карма у него такая, что ли?
- Не думаю, - почти испуганно произнес Рюдзаки. - Я просмотрел соответствующую литературу, и я определенно не чувствую ничего из того, что там описано. Просто постепенно ты начал мне нравиться. Конечно, ты невыносим, но с тобой можно общаться на равных, и я редко могу предсказать твои действия. Ты - загадка, и ты заставляешь думать. Мне бы хотелось тоже нравиться тебе, но особо я на это не рассчитывал. И мне не нужно, чтобы ты целовал меня под влиянием стокгольмского синдрома.
- Которого у меня нет! - рявкнул Лайт.

Стокгольмский синдром бывает у людей, склонных поддаваться иллюзиям. У Лайта никаких иллюзий не было. Он отлично знал, что Рюдзаки - вовсе не несчастный заброшенный бедняжка с забавными странностями, чье сердце можно растопить добротой и лаской. Не-е-т, за невинным детским личиком скрывался хладнокровный ублюдок, перед которым даже следователи большевистского НКВД с почтением сняли бы фуражки.

Кроме того, все, что до сих пор делал Лайт, было результатом его свободного выбора.
Он сам заподозрил, что может быть Кирой. Он сам пришел сюда, и предложил посадить его под замок. Он сам согласился на постоянное наблюдение.

Он сам принимал решения, и никакого стокгольмского синдрома у него быть не могло. Это было бы слабостью, а Лайт не поддавался слабостям, так же, как не поддавался иллюзиям.

Ситуация подсказывала только один выход.

- Ты дважды ошибся, Рюдзаки. Многовато для тебя, - сказал Лайт. При мысли о том, что будет дальше, по его спине пробежала струйка пота, но останавливаться было нельзя. Иначе он всю жизнь будет чувствовать себя слабаком. - Первое - у меня нет стокгольмского синдрома. Второе - ты мне тоже нравишься. Я просто был уверен, что это не взаимно. Что у меня нет шансов. Вчера я потерял голову, но проснувшись, решил, что это очередная твоя игра...

- Никаких игр, - хрипло пробормотал Рюдзаки, и потянулся к Лайту.
Это не может быть хуже, чем с Мисой, подумал Лайт, и ошибся. Это было лучше. Это было, как все, что они делали вместе с Рюдзаки - только больше. Это было как во сне, который не был сном, только сейчас мозги Лайта не были затуманены, и он остро ощущал каждое прикосновение.

Он чувствовал, что, несмотря на заверение "никаких игр", первый поцелуй был проверкой, тестом на искренность, и попытался вложить в него всю страсть. Это оказалось на удивление просто.

Это было просто. L даже удивился, как легко оказалось сыграть на неумении Лайта признать за собой слабость. Достаточно было бросить намек, что его вчерашнее поведение инспирировано посторонним влиянием, и Лайт немедленно бросился доказывать, что все произошло по его личному выбору.

Пусти L дело на самотек, Лайт наверняка очень быстро доказал бы себе, что во всем виноват недостаток сна и юношеские гормоны.

На мгновение детектив задумался, не произошло ли то же самое раньше, когда Лайт сообщил, что может быть Кирой. Возможно, тогда его тоже поставили в ситуацию, где ему пришлось ставить все на карту, думая, что это его собственное решение.

Требовательные губы, скользнувшие по уху L, отвлекли его от профессиональных мыслей.
Так просто. Сложно было ночью, когда Лайт поцеловал его в ответ - и вовсе не дружеским поцелуем в щеку. В ту секунду самоконтроль L разлетелся на осколки, и кто знает, до чего дошло бы дело, если бы Лайт неожиданно не упал ему на грудь и не заснул, как младенец.

- Ты мог бы раньше намекнуть, что не против, а не играть в свои игры, - прошептал вдруг ему на ухо Лайт. - Это же так просто!