Снег. Ранний и неожиданный, ведь ещё октябрь, а белые крупинки уже лезут за воротник, и я никак не могу избавиться от ощущения, что кто-то трогает мою шею холодными липкими пальцами.

Меня передёргивает. Отвратительно. Слишком тороплюсь попасть домой, в сухость и тепло, и поэтому несколько раз роняю ключи. Это только усиливает чувство, что что-то идёт не так, я отчего-то злюсь сам на себя и швыряю куртку прямо на пол.
Пусть. Все решат, что у меня проблемы в учёбе, а они должны быть. Я же нормальный японский студент.

Совершенно нормальный. Невесело ухмыляюсь. Обещанных Рюуком кошмаров не было и, как я думаю, не будет. Только плечи тяжёлые, будто я надел огромные рыцарские наплечники и переоценил свою силу.

Мучайся, мальчик, пока не научишься. Не привыкнешь, не станешь сильнее. Но к тому времени осанка у тебя будет, как у этого гениального пугала.

Что за глупые мысли... Захожу в свою комнату и некоторое время стою, уткнувшись в закрытую дверь лбом и крепко зажмурившись. Спать, скорее лечь спать и не думать о...

- Что-то случилось, Ягами-кун?

У меня перехватывает дыхание от возмущения, когда я разворачиваюсь и вижу его сутулый силуэт на фоне окна.

- Ты что, прятался за занавеской?
- Я даже поздоровался, Лайт-кун, - говорит он. - Ты просто не услышал.
- Думаешь, я ожидал кого-то увидеть? Кто вообще пустил тебя в мою комнату?
- Саю предложила мне подождать здесь. Она сказала, ты не будешь против.
Шиплю сквозь зубы. Эта его манера лезть в личную жизнь просто бесит! Он не понимает, что это Япония, что здесь непозволительно вести себя подобным образом?!

Стараюсь дышать спокойней, прохожу мимо L и сажусь за стол, потирая виски. Чувствую затылком его взгляд, но это уже не раздражает, напротив, превращается в игру - возможно, даже в молчанку. Пусть думает, что я устал и...

- У тебя напряжены плечи, Лайт-кун. Я бы посоветовал тебе массаж и сладкий чай с корицей.

Что-то не так. Он ведёт себя иначе, неправильно и непривычно, но я пока не могу определить, в чём именно разница.

- Зачем ты пришёл? - медленно, как бы нехотя, оборачиваюсь к нему. L смотрит на меня, смешно наклонив голову к плечу. У маленьких котят есть такая привычка, но сравнивать L с чем-то подобным - идиотское занятие. Улыбаюсь, и тут же он принимает обычную позу, вот только есть в ней плохо скрываемое напряжёние.

И я всё ещё не понимаю, в чём дело.

- Ты несколько дней не появлялся у нас, Ягами-сан говорит, что у тебя проблемы с учёбой. Но в деле появились довольно-таки интересные детали... - L устремляет свой взгляд в потолок. - Я хотел узнать, когда ты сможешь прийти.

Новые детали? Что ещё за сюрприз? Или это очередная его провокация? Впрочем, будь это проверкой, он бы выложил мне всё прямо сейчас, а он явно хочет, чтобы я появился в офисе... надо прийти. Если это не уловка, я рискую упустить что-то важное.

- Думаю, завтра я снова вернусь к работе, Рюдзаки. В университете был небольшой конфликт с молодым преподавателем, мы не сошлись во мнениях относительно нового проекта.
- Всё уладилось? - L продолжает пялиться в потолок. Что он там хочет увидеть?
- Да.
- Всё уладилось, - повторяет L, на сей раз утвердительно, и мне снова становится не по себе. Я вдруг понимаю, что меня смущает. Он слишком задумчивый. Не размышляющий, не выстраивающий стратегии и логические цепочки, не анализирующий, а именно задумчивый.

Вряд ли что у него что-то случилось в семье. В принципе непохоже чтобы она у него была, а если и есть, то непохоже, чтобы он был прочно с ней связан. О чём он...

- Тогда до завтра, Лайт-кун, - он делает пару шагов к двери и останавливается. - Сегодня у вас шумно.
- У подруги Саю день рождения, - я пожимаю плечами. - Они, наверное, собираются вместе куда-то идти.

L смотрит на меня стеклянным взглядом и, кажется, что-то обдумывает. Меня нервируют вот такие неловкие паузы, тишина, повисающая в воздухе, становится мёртвой, липкой, похожей на снег, падающий за ворот.

- Когда у тебя день рождения, Рюдзаки? - спрашиваю только, чтобы не продолжать молчать.
- Через два дня, - он отвечает слишком быстро, и мне наконец-то становится ясно, о чём он думал всё это время.

И от этого в новой паузе ещё больше неловкости, чем в предыдущей. Он снова наклоняет голову, а я трусливо перевожу взгляд на сломанный грифель карандаша, который я забыл смахнуть со стола в мусор.

- Я всё-таки пойду, Лайт-кун, - когда L нарушает наше молчание, мне вдруг становится противна моя странная трусость, и я задаю этот совершенно не оправдывающий прошлое моё безразличие вопрос:
- Ты чего-нибудь хочешь, Рюдзаки?
В его взгляде появляется неудовольствие, но потом оно вдруг сменяется растерянностью.
L ссутуливается ещё сильнее и, наконец, заявляет:
- Нет, Лайт-кун. Ничего. До завтра, - неуклюже машет мне рукой и выходит из комнаты.

От хлопка закрываемой двери я вздрагиваю.

Я привык к тому, могу всё. Что нет чего-то мне недоступного и неподвластного. И только этот взъерошенный неряха раз за разом ставит меня в глупое положение, заставляет чувствовать себя беспомощным и загнанным в тупик.
Появившееся сегодня сочувствие смешивается со старой неприязнью. Начинает болеть голова.
И, когда я, ложась спать, накрываюсь одеялом с головой, ощущение собственной бесполезности не даёт мне уснуть очень долго.


Все, кроме нас, уже разошлись, за окнами темно. Снежинки кружатся в свете фонаря, но для меня в этом нет и толики привлекательности. Мне лишь становится ещё неуютнее, а стук клавиш за спиной служит пищей для дурных мыслей.

Такое чувство, что я заразился ими от L, будто завтра мой день рождения, а не его, и будто бы это у меня не будет ни подарков, ни праздника, лишь сухое "Поздравляю" от Ягами Лайта и какая-нибудь глупость от Ватари...

Дьявол! Определённо, эта погода действует на меня угнетающе. Будь за окном сухо и солнечно, я бы ни за что не стал переживать по поводу того, получит L плюшевого мишку на день рождения или нет. Хотя начерта ему плюшевый мишка...

- Лайт-кун, могу я попросить тебя не царапать ногтями по стеклу? Это довольно-таки неприятный звук.

Поспешно убираю руку и с трудом подавляю желание начать грызть ногти. Мысли о завтрашнем дне приобретают свойства невроза, и, вероятно, я не смогу от них избавиться, если не придумаю, что подарить этому придурку.

Отхожу от окна и, стараясь выглядеть как можно доброжелательнее, зову его:
- Рюдзаки!
- Ммм? - он даже не прекращает стучать по клавиатуре. Сдерживаю усталый вздох и спрашиваю:
- Есть что-нибудь, чего бы тебе очень хотелось?

Руки L замирают над клавишами, но на меня он по-прежнему не смотрит.

- Ну, Лайт-ку-ун, - как будто издеваясь, тянет он, - мне хочется закончить это дело. Хочется, чтобы Кира перестал убивать людей. Вот и всё.
- Что, совсем ничего? - говорю я, и вопрос этот звучит невероятно глупо. Впрочем, L это игнорирует.
- Совсем ничего, Лайт-кун. Считай, что я счастливый человек, - он слегка поворачивает голову и косится на меня одним глазом. Его губы кривятся, будто он пытается состроить какую-то сложную гримасу, по крайней мере, так мне кажется в первое мгновение.

В следующее мне кажется, что он так улыбается.

А потом мне кажется, что я сошёл с ума. И виной этому одна-единственная ненормальная мысль, которую я гоню от себя прочь, а вместе с ней уходят и прочие мысли. Я как пустая скорлупа, безжизненный и жёсткий, а ещё такой же бесполезный.

Я глупо стою, а он снова начинает стучать по своей проклятой клавиатуре. Потом поднимает голову и, покусывая большой палец, мямлит:
- У меня будет к тебе небольшая просьба, Лайт-кун, - я дёргаюсь, как деревянная марионетка, L расценивает это как согласие и продолжает: - Не говори остальной команде о моём дне рождения. Они к нему совершенно не готовы, так что им будет неудобно.

Я механически киваю. L снова склоняется к монитору, не обращая на меня ровно никакого внимания, и я не нахожу ничего лучше, чем сомнамбулически неуверенно пройти мимо него и отправиться в свою комнату.

Теперь я кажусь себе холодно-скользким, немного размякшим, как тающий на подоконнике снег. Кто-то забыл закрыть окно, может быть, даже я, но сейчас мне это безразлично.
Я не вижу никакой разницы между морозным воздухом в комнате и тем, что творится у меня внутри. Только мысль, которую я упорно загоняю в глубину себя, копошится и скребёт изнутри маленькими кривыми коготками, обдирая хрупкую изморозь.
Меня заполняет пластинками льда, начинающими таять и превращающимися в отвратительную жижу.

Я противен сам себе. А виноват в этом - он. А если быть честным, то никто не виноват.

Сегодня третий вечер моих метаний, считая тот, когда я узнал о дне рождения L. А я всё ещё не придумал, что же ему подарить.

Бессмысленно брожу по комнате. Где-то на границе чувств и мыслей проскальзывает удивление этой лёгкости, охватившей меня сегодня. Ничего не давит на плечи, нет боли в висках. Подхожу к окну и некоторое время гляжу на удивительно пушистый снег, укрывающий землю. Он сегодня шёл с утра и до...

Рука замирает над блокнотом, который я собирался взять. Я чувствую лёгкий шок. Я растерян.

Я не помню, что я делал весь день.

Меня прошибает холодный пот. Лихорадочно вспоминаю болезни, при которых развивается амнезия, и нервно листаю страницы блокнота, когда из него выпадает маленький конверт.

Которого я никогда туда не клал. Что происходит? Что происходит со мной?!
Непослушными пальцами подбираю конверт с пола и стараюсь даже не думать о том, что там может находиться...

...чего я боялся?..

...я поднимаю руку и, поколебавшись секунду, осторожно стучу в дверь. Никогда не видел, чтобы Рюдзаки спал, но 11 вечера - это 11 вечера, и мне было бы неловко его разбудить. Даже с такими новостями.

Но дверь открывается.

- Что-то случилось, Лайт-кун? - он отступает на шаг, собираясь пригласить меня в комнату, но я нетерпеливо и, пожалуй, невежливо отталкиваю его, захожу и закрываю дверь.
- Я придумал для тебя подарок.

Лицо нахохлившегося Рюдзаки выражает усталость и вежливый интерес. Так маленькие дети глядят на родителей, которые вместо долгожданного щенка принесли им игрушечную железную дорогу.

- Киры больше нет. Я сам убил его.

В расширенных от недосыпания глазах мелькает какая-то эмоция и вновь исчезает. Похоже, Рюдзаки думает, что это глупый розыгрыш, и я тороплюсь рассказать ему всё:

- Для убийства нужно было просто записать имя жертвы в тетради. Тетради Смерти. Это звучит невероятно, но она действительно существовала, и её хозяевами были настоящие боги смерти! У Киры была такая Тетрадь!..
Рюдзаки перебивает меня:
- Кто он?
Я непонимающе смотрю на него:
- Бог смерти?
- Кира, - кажется, он всё ещё не верит мне. Я до боли сжимаю кулаки, прежде чем сказать:
- Я.

Выражение лица Рюдзаки мгновенно меняется. С полминуты он что-то прикидывает в уме, а я стараюсь сдержать нервную дрожь. Потом его сутулые плечи расслабляются, и он наклоняет голову к плечу, рассматривая меня. Какой знакомый и смешной жест...

- Ты сжёг тетрадь? - его слова полны уважения. И это чертовски приятно после всего, что я испытал за последние дни.
- Обе тетради. Их было две.
Он понимающе угукает и подносит к губам указательный палец:
- А... Миса-сан?..
- Ничего не помнит. Я тоже ничего не помню. Пришлось оставить себе записку в блокноте, - одна фраза цепляет другую, кажется, объяснять я буду до самого рассвета.

К счастью, Рюдзаки это понимает.

- Это долгий рассказ, Лайт-кун. Думаю, тебе не следует стоять в дверях, - он подходит к столу и делает приглашающий жест рукой. - Садись, я как раз собирался пить чай.

Он берёт заварочный чайник и некоторое время будто бы взвешивает его в руке. Я не понимаю, почему он молчит, и мне вдруг не хочется подходить к нему. Мне вспоминается снег за воротником куртки и кажется, что всё...

- Зря, - Рюдзаки разливает чай в фарфоровые чашки. - Зря ты меня не позвал. Мне было бы интересно увидеть Тетрадь. Но всё равно...
Он подходит ко мне и протягивает руку:
- Это самый лучший подарок в моей жизни, Лайт-кун. Самый лучший подарок от самого лучшего друга.
Не в силах сдержать улыбку, я пожимаю его руку.
- Я рад, Рюдзаки. Надеюсь, к чаю есть торт?
- Не просто к чаю, Лайт-кун. К чаю с корицей, - он многозначительно поднимает палец вверх, как будто чай с корицей - символ могущественного божества.

Я чувствую себя полным идиотом. Радостным до безобразия безумцем.

Не знаю, на то ли я променял власть над миром, но тяжесть с моих плеч исчезла окончательно.

Постоянно сужающиеся рамки, в которые я загонял себя всё это время, - тоже.
И если это и есть сумасшествие - возможно, оно придётся мне по нраву.

I'll face myself
To cross out
What I've become,
Erase myself
And let go of
What I've done (с)